[Vodolina]

ГЛАВА 5

Олимпия не любила Нью Йорк летом. Слишком уж много людей, жара, грязь. Она старалась приезжать туда как можно реже, но иногда обстоятельства складывались так, что избежать поездки никак не удавалось. Третья по счету свадьба ее матери как раз относилась к подобным обстоятельствам.
Из Парижа Олимпия прилетела на «Конкорде» вместе со своей девятилетней дочерью Бриджит и с ее няней, англичанкой по имени Мейбл.
Бриджит была очаровательным ребенком. Девочка унаследовала от матери густые светлые волосы и голубые глаза, а от отца – благородные черты лица и гибкую фигуру. А еще к ней перешел материнский взбалмошный характер.
Няня Мейбл представляла собой разочарованную пятидесятилетнюю женщину, после тридцати пяти лет «оказания услуг» пришедшую к выводу, что она даром прожила жизнь, приглядывая за чужими детьми. Олимпия замыкала длинную цепочку ее богатых работодателей, и, хотя Мейбл провела у нее только шесть месяцев, она уже успела невзлюбить капризную белокурую наследницу миллионов Станислопулоса. Да и ребенок оказался немногим лучше. Избалованный, самовлюбленный и вредный. Словом, родная мамочка в миниатюре. К счастью, зарплата более чем компенсировала моральные неудобства, и к тому же няне Мейбл нравилось пользоваться шикарными лимузинами и первоклассной обслугой. В Париже Олимпия редко поднималась на «детский», как она выражалась, этаж своей двухэтажной квартиры на Авеню Фош, так что няне Мейбл почти не приходилось с ней сталкиваться.
Олимпии очень не хотелось ехать вместе с Бриджит и няней, но ее мать настояла, чтобы именно Бриджит несла цветы на свадьбе, и Олимпия не смогла найти подходящей отговорки.
Ее мать, Шарлотта, являла собой классический образец шикарной светской дамы. Она вышла замуж за Димитрия Станислопулоса в возрасте двадцати лет, вопреки отчаянным протестам родителей. Девять месяцев спустя она родила Олимпию, а еще через три – развелась. Далее Шарлотта вернулась в Америку, и не прошло и года, как она вторично вышла замуж, на сей раз за банкира с Уолл Стрит, в полном согласии с пожеланиями родителей. Первые двенадцать лет своей жизни Олимпия провела с матерью в Америке, но, когда пришла пора полового созревания, девочка стала неуправляемой и принялась закатывать ежедневные скандалы, требуя, чтобы ей разрешили жить с отцом, который постоянно курсировал между своим островом в Греции, своей яхтой и парижским особняком. Родители в конце концов пришли к компромиссному решению, и в ее жизни чередой потянулись различные школы интернаты, и из каждой ее по прошествии некоторого времени благополучно вышибали. В итоге Олимпия добилась своего и перебралась к Димитрию, который относился к ней как к очередному гостю, не лучше и не хуже.
Муж банкир Шарлотты отошел в мир иной год назад. Олимпия никогда не испытывала теплых чувств к отчиму. А теперь Шарлотта наметила нового кандидата под венец, некоего кинопродюсера. Олимпия вовсе не стремилась к встрече с очередным родственником.
– Мама! – сказала Бриджит, когда их торжественно проводили через таможенный контроль. – Вон стоят люди с фотоаппаратами.
– Наклони голову, смотри прямо перед собой, – предупредила няня Мейбл. – Никогда не подавай виду, что замечаешь их.
Легким прикосновением руки Олимпия поправила свои золотистые кудри. Она ненавидела всех этих писак, но, уж если от них невозможно скрыться, надо по крайней мере выглядеть наилучшим образом. Не появляться же на людях лахудрой вроде Кристины Онассис! И она надела темные очки и одернула юбку костюма от Сен Лорана.
Фотографы защелкали камерами как сумасшедшие.
Не так то просто быть одной из самых богатых женщин мира.

Димитрий Станислопулос не испытывал интереса к артисточке, которую ему подсунул Матт Трайнер. Слишком она была молода, да и не настолько хороша собой. Ему уже исполнилось шестьдесят два года, и его не привлекала скучная болтовня женщины на сорок лет моложе его. Димитрий предпочитал играть в баккара, и Матт усадил его за уединенный столик, где ему составили компанию несколько других привилегированных постояльцев. В их число вошли: знаменитый певец в плохо подогнанном парике; французская герцогиня с кожей цвета (и вида!) обожженной глины; два электронных короля из Японии и англичанка – подруга изгнанного из своей страны арабского бизнесмена.
Димитрий знал ее. Он кивнул. Она кивнула в ответ. На его взгляд, она представляла собой гораздо более интересный вариант, чем пустоголовая артисточка.
– А где Сауд? – спросил он, склоняясь над ее рукой.
– В Лос Анджелесе, – ответила англичанка. – Он приезжает завтра. Пока я держу для него место.
«И не только место», – подумал Димитрий. Ему нравились английские женщины. В постели в любой из них просыпается шлюха. Это очень заводит. Уж он то знает – уже восемь лет его любовницей остается знаменитая на весь мир театральная актриса, англичанка Франческа Ферн, – бездна таланта и море огня. Пятидесяти лет, с пламенно рыжими волосами, пронзительными глазами, сочными губами и крупным носом с горбинкой – почти как у него. Франческа! Что за женщина! Он обожал ее за силу характера, за независимую манеру держаться, за темперамент.
О... ее темперамент! Из всех женщин, с которыми он когда либо спал, ни одна не могла даже близко с ней сравниться. А это кое что да значило, ведь он за свой век переспал с многими из самых красивых и утонченных дам Европы.
Димитрий любил дорогих женщин, которые знали все о приятных сторонах жизни. Ему нравилось, чтобы они кутались в соболя и блистали драгоценностями от Картье, Аспрея и Булгари. Ему нравилось, чтобы они красовались в туалетах от Диора, носили сшитое на заказ белье и туфли за 500 долларов, чтобы разбирались в хорошей еде, тонких винах, классической музыке, опере и балете.
Ему нравилась порода. И он был готов платить за нее.
За то время, что длилась их связь, он осыпал Франческу драгоценностями с головы до ног. Она принимала все его подарки, небрежно бросая «спасибо, дорогой» своим хрипловатым голосом, как будто он подносил ей дешевые безделушки, и лишь в глазах ее загорался торжествующий огонек знатока.
Димитрия восхищал ее великолепный стиль. В гораздо меньшей степени его восхищал ее муж, коротенький хлипкий мужичонка по имени Гораций, с которым она решительно отказывалась разводиться. Наиболее бурные скандалы разыгрывались между ними как раз по этому поводу.
– Уходи от него, – рычал Димитрий.
– Не могу! – страстно отвечала Франческа. – Он не переживет нашего разрыва. Во мне – вся его жизнь.
При последних словах ее густо подведенные глаза наполнялись слезами.
– Но я хочу жениться на тебе! – восклицал Димитрий.
– Наступит день, – туманно предсказывала Франческа, – и мы соединимся, чтобы не расставаться больше никогда.
А пока Гораций нимало не мешал развитию их бурного романа. Казалось, он смирился с ним, как смирился со многими другими вещами, довольствуясь скромной ролью на задворках колоритной жизни своей жены. Раз в году любовники встречались на борту роскошной океанской яхты Димитрия – Франческа прибывала в сопровождении Горация, а также личной служанки, личного парикмахера и иногда двух ее древних пекинезок.
На свои августовские круизы Димитрий обычно приглашал и других гостей. Он всегда с нетерпением ожидал этой поездки, потому что тогда Франческа принадлежала ему – почти принадлежала. Каждую ночь она проводила в его каюте. Он так никогда и не узнал, каким образом она объяснялась с Горацием. Да он особо и не интересовался. Конечно, Гораций все знает. Весьма добродушный персонаж.
Порой они встречались и в других местах. Нью Йорк, Париж, Рим. Даже когда он женился во второй раз, ничего не изменилось. Второй брак Димитрия оказался недолговечнее первого. Жить с Димитрием Станислопулосом было совсем не просто.
Партия в баккара начиналась.
– Каков нижний предел ставок за нашим столом? – спросил Димитрий у одного из холодноглазых крупье.
– Шесть тысяч долларов, мистер Станислопулос, – бесстрастно ответил тот.
– Дайте мне фишек на двести тысяч.
Крупье ловко собрал золотые пятисотдолларовые фишки в аккуратные стопки и передвинул их через стол. Тут же на подпись Димитрию ненавязчиво подсунули маркер.
Димитрий любил играть. За игрой он отдыхал. А отдых ему требовался, ведь через два дня приезжает Франческа, чтобы присутствовать на торжественном вечере, что дается в ее честь, и будет транслироваться по телевидению. Димитрий наконец решился. Восьми лет вполне достаточно. Так или иначе, но Гораций должен освободить дорогу.